Четвертые сутки пылают станицы,
По Дону гуляет большая война.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Где-то их тройки проносятся к «Яру»,
Луна равнодушная смотрит им вслед.
А в комнатах наших сидят комиссары,
И девочек наших ведут в кабинет.
Мы сумрачным Доном идем эскадроном,
Так благослови ж нас, Россия-страна!
Корнет Оболенский, раздайте патроны,
Поручик Голицын, надеть ордена!
Ведь завтра под утро на красную сволочь
Развернутой лавой пойдет эскадрон.
Спустилась над Родиной черная полночь,
Сверкают лишь звездочки наших погон.
За павших друзей, за поруганный кров наш
За все комиссарам отплатим сполна.
Поручик Голицын, к атаке готовьтесь,
Корнет Оболенский, седлайте коня.
Мелькают Арбата знакомые лица,
Хмельные цыганки приходят во снах.
За что же мы дрались, поручик Голицын?
Что толку теперь в боевых орденах?
Напрасно невесты нас ждут в Петербурге.
И ночи в собранье, увы, не для нас.
Теперь за спиною окопы и вьюги,
Оставлены нами и Крым и Кавказ.
А утром, как прежде, забрезжило солнце,
Корабль «Император» застыл, как стрела.
Поручик Голицын, быть может вернемся?
К чему нам, поручик, чужая страна.
Подрублены корни, разграблены гнезда,
И наших любимых давно уже нет.
Поручик, на Родину мы не вернемся.
Встает над Россией кровавый рассвет. The fourth day of burning stages,
A big war walks along Don.
Do not fall in spirit, Lieutenant Golitsyn,
Cornet Obolensky, pour wines.
Somewhere there are three of them to «Yaru»,
The moon indifferent looks after them.
And the commissars are sitting in our rooms
And our girls are conducted in the Cabinet.
We are a gloomy bottom of the squadron,
So bless us, Russia-country!
Cornet Obolensky, distribute the cartridges,
Lieutenant Golitsyn, put on the Order!
After all tomorrow morning on the red bastard
An expanded lava will go squadron.
Descended over the homeland black midnight,
Only stars of our pursuit sparkle.
For fallen friends, for the wrong one
For all commissioners will pay in full.
Lieutenant Golitsyn, get ready for attack,
Cornet Obolensky, sad horse.
Arbat fits familiar faces
Crumpled gypsies come in dreams.
Why are we fought, lieutenant Golitsyn?
What is the sense now in combat orders?
In vain, the brides are waiting for us in St. Petersburg.
And nights in the collected, alas, not for us.
Now behind the spin and blizzards,
We are left and the Crimea and the Caucasus.
Black and red birds are circling over us,
Three years have passed like a messy dream.
Leave hopes, lieutenant Golitsyn,
The trunk remains the last cartridge.
Белогвардейская баллада
100-летию Гражданской войны посвящается
В 70-е годы прошлого века была создана удивительная по своей проникновенности белогвардейская баллада, состоящая из трёх романсов, автором текста двух из которых был Владимир Раменский, автор третьего не известен, но известно, что Раменский участвовал в доработке текста этого романса.
Автор текста: Владимир Раменский
Пусть нас обдувает степными ветрами,
Никто не узнает, где мы полегли.
А чтобы Россия всегда была с нами,-
Возьмите по горсточке русской земли.
Автор текста неизвестен
Доработка текста: Владимир Раменский
Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Мелькают Арбатом знакомые лица,
С аллеи цыганки заходят в кабак.
Подайте бокалы, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
В сумерках кони проносятся к «Яру».
Ну что загрустили, мой юный корнет?
В комнатах наших сидят комиссары
И девушек наших ведут в кабинет.
Над Доном угрюмым идём эскадроном,
На бой вдохновляет Россия-страна.
Раздайте патроны, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, седлайте коня.
Автор текста: Владимир Раменский
Наше лето последнее, рощи плачут по нам.
Я земле низко кланяюсь, поклонюсь я церквам.
Всё здесь будет поругано, той России уж нет,
И как рок приближается наш последний рассвет.
Так прощайте, полковник, до свиданья, корнет,
Я же в званье поручика встречу этот расцвет.
Шашки вынем мы наголо на последний наш бой,
Эх, земля моя русская, я прощаюсь с тобой.
Утром кровью окрасятся и луга, и ковыль,
Станет розово-алою придорожная пыль.
Без крестов, без священников нас оставят лежать
Будут ветры российские панихиду справлять.
Степь, порубана шашками, похоронит меня,
Ветры с Дона привольные, заберите коня.
Пусть гуляет он по степи, не доставшись врагам,
Был он другом мне преданным, я ж друзей не продам.
Центральное место в этой балладе занимает романс «Поручик Голицын». Относительно его происхождения до сих пор не утихают споры в среде знатоков белогвардейского романса. Среди множества версий мне показались две наиболее интересными.
Поручик князь Константин Александрович Голицын (1883 – 1931) служил в кавалерии вместе с корнетом Оболенским (тоже реальным историческим персонажем) и события начала 1918 года застали его с эскадроном в Донских степях, воюющим против большевиков.
О Константине Голицыне в своих воспоминаниях рассказал Георгий Иванович Гончаренко (1877 – 1940), представитель полтавского дворянства, всю жизнь посвятивший военному делу, конному спорту, а также поэзии, литературе и журналистике. Под псевдонимом «Юрий Галич» генерал написал 14 книг: повестей, рассказов, стихов; опубликовал сотни статей.
В январе 1919 года, когда на Украине правила Директория во главе с Петлюрой и Винниченко, встреча Гончаренко и Голицына произошла в арестантской камере Осадного корпуса сечевиков [1].
Гончаренко, снятый с поезда петлюровскими постами под Одессой и опознанный как гетманский генерал, сидел уже несколько дней, когда к нему подселили двух новых соседей: бывшего главбуха киевского Нового банка Беленького и юного Голицына. Первого арестовали за то, что ссужал деньги Скоропадскому, второго – по недоразумению. Его перепутали с престарелым дядей поручика, князем Голицыным, возглавлявшим «Протофис» – организацию, сделавшую в своё время Скоропадского гетманом. [2]
Нельзя сказать, чтобы встреча была радостной, особенно, учитывая решётку на окнах, стражу и постоянную опасность быть расстрелянным, тем не менее, генерал в воспоминаниях признавал:
«Я очутился в новом обществе, разделившем моё одиночество самым трогательным для меня образом. К бухгалтеру приходила жена, к молодому князю приходила невеста. Обе женщины являлись не только с ласками, не только со словами утешения и надежды, но каждый раз приносили узелки со съестными припасами домашнего изготовления».
В одной камере генерал Гончаренко и будущий герой песни провели целую неделю. На восьмой день начальство решило перевести трёх арестантов в другое место. В качестве охраны к ним приставили старенького сторожа, позвякивающего ключами в одном кармане и пригубленной бутылкой горилки в другом.
Логика у любителя спиртного сильно хромала. Чтобы узники не сбежали, сторож взял в руки их вещи, в которых, на его взгляд, находились ценности. Он почему-то решил, что конвоируемые не решатся бросить вещи ради побега. Когда странная процессия вышла на Крещатик, генерал присел, чтобы завязать шнурок, а банкир и поручик рванули вперёд. Сторож бросился за ними, но на полпути остановился, вспомнив, что за его спиной остался Гончаренко. Георгий Иванович тем временем быстрой походкой шёл в противоположную сторону. Сторож только и смог, что сокрушённо потрясти ключами в спины беглецов.
Судя по всему, эта киевская встреча была первой и последней в судьбе Юрия Галича и князя Голицына.
После бегства Константин Голицын поступил в белогвардейскую Добровольческую армию генерала Деникина, где в чине штабс-капитана он командовал сводной ротой. В августе 1919 года рота князя Голицына одной из первых ворвалась в Киев, обороняемый большевиками, но в итоге белые потерпели поражение. Затем были бои за Одессу и отказ от эвакуации.
Голицын вернулся в Киев летом 1920 года, но уже в качестве офицера, пленённого под Одессой. В то время шла Советско-польская война и РККА испытывала острую нехватку командных кадров, и князя, учитывая его богатый военный опыт, вновь отправили на фронт. По окончании Гражданской войны, уже как реабилитированный в боях, Голицын вернулся в Киев, женился и поступил на советскую службу.
Голицына арестовали морозной январской ночью 1931 года по делу о контрреволюционном заговоре «Весна».
Постановление о расстреле Константина Александровича Голицына было вынесено 20 апреля 1931 года. Однако расстреляли его лишь одиннадцатью днями позже вместе с бывшими прапорщиком Левицким и подполковником Белолипским.
Всех офицеров, расстрелянных по делу «Весна», закапали в братских могилах на Лукьяновском кладбище Киева, где их останки покоятся и до сих пор.
Ориентировочно в 1939 году Юрий Галич написал стихотворение «Господа офицеры», как воспоминание о встрече с поручиком Голицыным:
Вторая история, относящая к романсу «Поручик Голицын», проливает свет на создание его первых строк.
В 1994 году в издательстве «Молодая гвардия» вышло переиздание мемуаров Петра [3] Николаевича Донскова «Дон, Кубань и Терек во Второй мировой войне» в сборнике «Трагедия казачества».
На протяжении всех воспоминаний Донской приводит отрывки своих стихотворений, написанных с 1924 года по 1942 год. На последней странице приведено первое четверостишие гимна казачества Второго сполоха, написанного им самим в 1942 году:
«Полыхают пожаром казачьи станицы,
Ветер пепел несёт по родимым полям.
Есть, за что нам с кровавой коммуною биться,
Есть, чем будет порадовать родину нам. »
Сегодня трудно сказать, был ли знаком Владимир Раменский с приведёнными источниками, но написанная им баллада, безусловно, является жемчужиной белогвардейского романса.
Владимир Николаевич Раменский родился 20 мая 1935 года в городе Ленинграде.
Родители Владимира были высокообразованными специалистами. Отец работал профессором на кафедре глазной хирургии, а мама преподавала в медицинском институте. Владимир рос в очень интеллигентной и порядочной семье со старинными дворянскими корнями.
Во время Великой Отечественной войны, оставаясь в Ленинграде, он вместе с семьёй пережил героическую блокаду родного города. Вскоре после войны, родители Владимира разошлись и отец уехал жить и работать в Одессу. Владимир периодически ездит к отцу и несколькими годами позже заканчивает 10 классов в одесской школе.
После школы он вновь возвращается в Ленинград и в 1955-ом поступает в военно-артиллерийское училище.
В 1957-ом году, Владимир, передумав на всю жизнь связывать себя с карьерой военного, решает оставить училище, однако, он вынужден ещё три года отслужить срочную службу. С 1957-го по 1960-ый год он служит рядовым в воинской части под городом Выборгом.
После армии учиться дальше не захотел и, вернувшись со службы обратно в Ленинград, Владимир устраивается работать на завод.
В середине 60-х он был осуждён по статье мелкое хулиганство (возможно уличная драка) и отбывал срок на «химии». После освобождения работал электриком на заводе, затем в ЖЭКе, а позднее устроился в рабочую артель и в качестве подработки ездил на ремонтно-отделочные «халтуры» по Ленинградской области и городам Советской Прибалтики.
Ещё с молодости Владимир увлекался поэзией Сергея Есенина и творчеством бардов: Б. Окуджавы, А. Галича и других. Но настоящей страстью стало для него творчество Владимира Высоцкого. Под влиянием его песен он пробует сочинять свои собственные стихи. Как и многие молодые поэты, пишет исключительно «для себя», «в стол», всерьёз не рассчитывая на публикации.
В 1971-ом году, через общих друзей, судьба сводит его с крупным ленинградским коллекционером и подпольным распространителем запрещённых официальной цензурой записей С.И. Маклаковым, с которым они жили по соседству. Маклаков к тому времени обладал хорошей музыкальной аппаратурой и записывал самодеятельные домашние концерты под гитару начинающего приобретать популярность молодого и талантливого исполнителя Аркадия Звездина (Северного).
В середине 70-ых Владимир пробует официально публиковаться и решает отправить свои стихи в популярные тогда молодёжные печатные издания: журналы «Смена» и «Аврора», но в ответ получает лишь категорический отказ: «Ваши стихи не профессиональны, вы повторяетесь и т.д.»
Очевидно, эта переписка навеяла ему следующее стихотворение:
И пускай все друзья укоряют,
Говорят: «Хватит, скуку не лей!»,
Они сотую долю не знают,
Что в груди наболело моей.
Я пишу не для них и не знаю,
Для кого, почему и зачем.
Я отвлечься себе помогаю,
Чтоб с тоски не свихнуться совсем.
Не ищу я ни славы, ни песен,
Не прошу никого их читать.
Без тебя мир настолько стал тесен,
Что бывает, мне нечем дышать.
Да, мне солнца и воздуха мало,
Ты их будто с собой унесла.
На меня тень решётки упала,
Вкривь и вкось моя жизнь и пошла.
Я не знаю, не льщу, не надеюсь,
Что увижу тебя вскоре вновь.
Что меня твои чувства согреют,
Что придёт потеряшка-любовь.
Мне б дожить, не свихнуться, не спиться,
Я сейчас существую впотьмах.
Мне хорошее даже не сниться,
А живу я тобой лишь в стихах.
К этому времени Маклаков начинает записывать первые неофициальные оркестровые концерты с ансамблем из ресторана «Парус» под руководством Николая Резанова – «Братья Жемчужные».
В один из зимних вечеров, 25 января 1975 года, во время репетиции нового концерта А. Северного, проходившей на этот раз в квартире коллекционера В. Васильева со сборным коллективом музыкантов, в дальнейшем получившим название «Четыре брата и лопата», Владимир по предложению друзей согласился дать одно из своих стихотворений для создания новой песни. Так впервые, во время репетиции, в исполнении Аркадия Северного прозвучала одна из лучших песен на стихи Владимира Раменского «Как хотел бы я стать Есениным», в последствие ставшей «народной»:
Как хотел бы я стать Есениным,
Чтобы лаской своих стихов,
Словно тёплой и нежной сиренью
Отогреть твою душу вновь.
Только от Бога положены,
И во мне этой силы нет,
И в душе моей замороженной
Догорает кабацкий свет.
И стихи не пишу я, а пачкаю
Так бумагу зазря иногда,
И клянусь сам себе украдкою
Не писать ничего никогда.
С голубого далёкого прошлого,
Из мальчишеской глупой мечты
Гостью милой, но все же непрошенной,
В мою жизнь ворвалася ты.
Чуть капризная, страстная, нежная,
О такой вот мечтал всегда,
Ты судьба моя неизбежная,
Ты и радость моя, и беда.
При обсуждении очередного концерта Аркадия Северного, возникла проблема с местом проведения, и Владимир предоставляет для следующей записи свою квартиру на Петроградской стороне. Тем более, что квартира была просторная и вполне подходила для этой цели (в последствие в течение пяти лет в квартире В. Раменского было записано огромное количество музыкального материала). Часто квартирные записи заканчивалась поздним вечером, и Аркадий Северный, у которого после развода с женой возникли трудности с жильём, после очередного концерта оставался в гостях у семьи Раменских и по приглашению Владимира, продолжительное время жил в квартире своего друга. Судьба ещё теснее сводит двух творческих людей вместе.
Начиная с 1975 года, песни на тексты Владимира Раменского всё чаще включаются в репертуар А. Северного.
К концу 70-х годов квартира семьи Раменских в Ленинграде на несколько лет стала настоящей домашней «студией подпольных записей». С просьбой о создании своих сольных концертов к Владимиру обращались и другие исполнители.
В 1978-79 годах в его квартире были сделаны оригинальные записи известного московского барда Игоря Эренбурга и автора-исполнителя из Зеленограда Евгения Абдрахманова. А в марте 1980-го года в сопровождении Н. Резанова и В. Тихомирова Владимир Раменский у себя дома на бытовой магнитофон записал последний полноценный акустический концерт А. Северного – «Соло для двух гитар». Эту запись незадолго до своей смерти Аркадий Северный посвятил своему близкому другу, поэту Владимиру Раменскому. В этом концерте также прозвучали песни на стихи автора.
После смерти Аркадия Северного Владимир Раменский в соавторстве с московским автором-исполнителем Анатолием Писаревым создают одну из самых лучших и трогательных песен, посвящённых талантливому певцу – «Памяти друга» («Плачут ивы над тихою речкой. »), в последствии исполненную в своих сольных концертах исполнителями, Виталием Крестовским и Николаем Резановым:
Плачут ивы над тихою речкой
И кукушка считает года,
Сердце друга умолкло навеки,
Друг оставил меня навсегда.
Нету слёз, нету слов, только горе,
Тяжким камнем сдавило мне грудь,
Уж, такая моя злая доля,
Что б тебя проводить в дальний путь.
Сколько песен ты спел,
Сколько душ отогрел,
Сколько добрых, оставил минут,
Пусть исчезли мечты,
Не увянут цветы,
И друзья, на могилу придут.
О тебе громко плачет гитара
И скорбит о тебе саксофон,
Слёз не выплакать в пъяном угаре,
Непонятно, где явь, а где сон.
Только сердце своё ты оставил,
Оно в песнях с тобой, навсегда
Ну, а песню молчать не заставишь,
Никогда, никогда, никогда.
Сколько песен ты спел,
Сколько душ отогрел,
Сколько добрых, оставил минут,
Пусть исчезли мечты,
Не увянут цветы,
И друзья, на могилу придут.
Ты кукушка, не сбейся со счёта,
И не плачьте кусты над рекой,
В нашей боли, им спетой без счёта,
Это Северный, в песнях, живой.
Сколько песен ты спел,
Сколько душ отогрел,
Сколько добрых, оставил минут,
Пусть исчезли мечты,
Не увянут цветы,
И друзья, на могилу придут.
Владимир Николаевич Раменский скоропостижно скончался в мае 1981-го года в возрасте 46 лет, через год с небольшим после смерти Аркадия Северного, и похоронен на Южном кладбище в Ленинграде.
[1] 3 декабря 1918 года путём объединения 1-й дивизии Сечевых Стрельцов, Днепровской и Черноморской дивизий был создан Осадный корпус Сечевых Стрельцов, состоящей из различных вооружённых частей бывшего Галицко-Буковинского куреня Сечевых Стрельцов или «Стрельцов Коновальца», по имени их командира полковника Евгения Коновальца.
[3] В некоторых источниках Андрей, Александр.
Что теперь с нами будет ты поручик скажи текст песни
ПОРУЧИК ГОЛИЦЫН
Четвертые сутки пылает станица,
Потеет дождями донская весна.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
А где-то ведь рядом проносятся тройки.
Увы, мы не знаем, в чем наша вина.
Поручик Голицын, так будьте же стойки,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Ах, русское солнце, великое солнце!
Уж не изменить нам курс корабля.
Поручик Голицын, а может, вернемся,
Зачем нам, дружище чужая земля?
Четвертые сутки пылает станица,
Потеет дождями донская весна.
Всем бросить патроны, уж скоро граница,
А всем офицерам надеть ордена!
Последняя строка каждого куплета повторяется. В последнем куплете повторяется последнее двустишие.
С середины 1970-х годов вариант песни входил в репертуар Аркадия Северного. По воспоминаниям Николая Резанова, основателя ансамбля «Братья Жемчужные», игравшего с Северным, этот вариант воссоздал для Северного по частям поэт Владимир Раменский, так как никто полной версии текста песни не помнил, и вообще никто не знал мотива.
Из интервью Николая Резанова Максиму Кравчинскому, данного в ноябре 2004 года в Подмосковье перед концертом Александра Розенбаума с «Братьями Жемчужными»:
«В марте 1975 года мы записались с Аркадием Северным первый раз и до его смерти в апреле 1983-го срвместно сделали шестнадцать концертов. Никаких особенных историй во время совместной работы с Аркадием я не помню, хотя все о них спрашивают. Мы познакомились, когда ему было 36 лет. Это был сильно пьющий человек, привыкший к постоянным компаниям, где он был центром внимания. Пил он, видимо, от неудовлетворенности своей жизнью, судьбой. Я бы не назвал его творческим человеком в прямом смысле этого слова. Он просто жил по принципу «куда кривая вывезет».
Помню, мы оказались в пивбаре, посидели, он спел несколько песен. Мы ушли, а он остался и жил там месяц, пил и пел там целый месяц. Ведь жить, по большому счету, ему было негде.
Был и еще один интересный человек – поэт Владимир Раменский, ушедший из жизни, к сожалению, вскоре после смерти Аркадия. С Раменским мы написали много песен в тот период, авторских уже, не дворовых. Тот вариант «Поручика Голицына», который пел Северный и впоследствии Гулько, восстановил он. Кто-то знал один куплет, кто-то продолжение, мотив вообще никто не знал».
Максим Кравчинский. Песни, запрещенные в СССР. Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2008, с. 60.
Четверту добу уриваються плови,
Сльозиться у схроні зволожений мур.
Не плачте душею, мій друже Ковалю,
. Бо дуже нелегко й мені самому.
Уже котрий тиждень чекаємо грипсу,
Коли запалає Вкраїна в огні.
Мій друже Ковалю, затягнемо пісню,
Бо дуже нелегко й самому мені.
Кудись наші коні помчали далеко
І долю понесли у зоряну ніч.
Нам сниться в розлуці згорьований батько,
Зсивіла дружина приходить у сні.
А нам би одверто агітки лукаві
Розбити об святість твердої руки.
Та іменем нашим свої чорні справи
Ізнову прикрили московські полки.
І мачуху долю, й брехливу неславу
Нам подарували звитяжні роки.
Тож будьмо незламні, мій друже Ковалю
На славу Вкраїні, на вічні віки!
Ниже версия о Гончаренко с портала Фокус.ua, 11.02.2008 (автор не указан; при перепечатке на портале «Белая Россия» 17.9.2010 автором указан историк Ярослав Тинченко).
Легендарный романс «Поручик Голицын» долгое время считался народным. Затем кое-кто из исполнителей шансона стал присваивать его авторство себе. Однако подлинным автором песни является русский генерал украинского происхождения, поэт и писатель Георгий Гончаренко (псевдоним – Юрий Галич).
Знакомство автора с прототипом
Георгий Гончаренко был представителем полтавского дворянства. Он родился в военной семье 10 июня 1877 года и всю жизнь посвятил военному делу, конному спорту, а также поэзии, литературе и журналистике. Под псевдонимом Юрий Галич генерал написал 14 книг повестей, рассказов и стихов, опубликовал сотни статей.
В годы Гражданской войны бывший блестящий гвардеец генерал-майор Гончаренко оказался на Украине и, конечно же, служил при гетмане Скоропадском – начальником наградного отдела. Собственно, именно здесь, в Киеве, он и познакомился с прототипом романса – петербуржским поручиком Константином Голициным.
А может, вернёмся? Писатель Юрий Галич (генерал Георгий Гончаренко) сбежал из Киева в Сибирь к Колчаку, а потом отправился в Прибалтику
Дело было в январе 1919 года, когда на Украине правила Директория во главе с Петлюрой и Винниченко. Историческая встреча произошла в кутузке Осадного корпуса сечевиков где-то на улице Пушкинской. Гончаренко, снятый с поезда петлюровскими постами под Одессой и опознанный как гетманский генерал, парился на нарах уже несколько дней, когда к нему подселили двух новых соседей: бывшего главбуха киевского Нового банка Беленького и юного Голицына. Первого арестовали за то, что ссужал деньги Скоропадскому, второго – по недоразумению. Его перепутали с престарелым дядей поручика, князем Голицыным, возглавлявшим «Протофис» – организацию, сделавшую в своё время Скоропадского гетманом.
Нельзя сказать, чтобы встреча была радостной, особенно, учитывая решётку на окнах, стражу и постоянную опасность быть расстрелянным. И тем не менее генерал в воспоминаниях признавал: «Я очутился в новом обществе, разделившем моё одиночество самым трогательным для меня образом. К бухгалтеру приходила жена, к молодому князю приходила невеста. Обе женщины являлись не только с ласками, не только со словами утешения и надежды, но каждый раз приносили узелки со съестными припасами домашнего изготовления».
В одной камере генерал Гончаренко и будущий герой песни провели целую неделю. На восьмой день начальство решило перевести трёх арестантов в другое место. В качестве охраны к ним приставили старенького сторожа, позвякивающего ключами в одном кармане и пригубленной бутылкой горилки в другом.
Логика у любителя спиртного сильно хромала. Чтобы узники не сбежали, сторож взял в руки их вещи, в которых, на его взгляд, находились ценности. Он почему-то решил, что конвоируемые не решатся бросить вещи ради побега. Когда странная процессия вышла на Крещатик, генерал присел, чтобы завязать шнурок, а банкир и поручик рванули вперёд. Сторож бросился за ними, но на полпути остановился, вспомнив, что за его спиной остался Гончаренко. Георгий Иванович тем временем быстрой походкой шёл в противоположную сторону. Сторож только и смог, что сокрушённо потрясти ключами в спины беглецов.
Судя по всему, эта киевская встреча была первой и последней в судьбе Юрия Галича и князя Голицына.
Красный хоровод
И генерал, и поручик приняли самое активное участие в боях против большевиков. Георгий Иванович вскоре всё же добрался до Одессы, откуда, совершив трёхмесячное плавание вокруг всего Евроазиатского континента, приехал в Сибирь – к адмиралу Колчаку. Но там он не задержался и после окончания Гражданской войны каким-то загадочным образом оказался в Таллинне. Здесь генерал уже как Юрий Галич вернулся к писательскому ремеслу и журналистке, сотрудничал практически со всеми русскоязычными изданиями Прибалтики и издал полтора десятка книг, в том числе двухтомник воспоминаний «Красный хоровод».
В комнатах наших сидят комиссары. Константин Голицын, следственное фото 1930 года (предоставлено для публикации Государственным отраслевым архивом СБУ)
Константин Голицын также пробрался на юг, но дальше не поехал, а поступил в белогвардейскую Добровольческую армию генерала Деникина. Здесь, уже в чине штабс-капитана, он командовал сводной ротой, состоящей из бывших стрелков полка Императорской фамилии. Какое-то время вместе с князем служил и ещё один любопытный офицер – Юрий Гладыревский – личный друг Михаила Булгакова, ставший прототипом Шервинского из «Белой гвардии».
Тёплым августовским днем 1919 года рота князя Голицына на плечах красных одной из первых ворвалась в Киев. Но, как известно, белые были разгромлены, а Киев остался большевистским ещё на семьдесят лет.
В следующий раз Голицын вернулся в Киев летом 1920 года, но уже не как победитель, а как жалкий и оборванный военнопленный, попавшийся красным под Одессой. В то время шла война с белополяками, РККА остро нуждалась в командных кадрах, и князя быстро переделали в военспеца, вновь отправив на фронт. Так что Гражданскую войну Голицын окончил уже в Красной армии. Он вернулся в Киев, женился, поступил на советскую службу и зажил мирной жизнью, скрывая своё прошлое.
Надеть ордена. Мундиры императорской гвардии, которые Галич и Голицын могли носить в свою бытность офицерами русской армии
Последнее обещание
Следственное дело по обвинению в контрреволюционной деятельности Голицына, бывшего князя, бывшего поручика, бывшего деникинца, управляющего делами Киевглавпроекта, около шестидесяти лет хранилось под №1919 в архиве КГБ УССР.
Как следует из документов, Голицына арестовали морозной январской ночью 1931 года. Дело, по которому проходил князь, называлось весьма безобидно: «Весна». Но это только на первый взгляд. Дело было инспирировано ГПУ для уничтожения в СССР бывших генералов и офицеров царской армии, независимо от их заслуг перед советской властью. Для того чтобы оказаться арестованным, хватало одной неудачно оброненной фразы. Бывших же белых хватали и без этого – сам факт их службы в период Гражданской войны по другую сторону баррикад был и уликой, и обвинением, и приговором. Заставляли признаться только в одном: причастности к контрреволюционной офицерской организации. И подавляющее большинство арестованных, как правило, под пытками подписывали всё, что им подсовывали следователи.
Над арестованными в Киеве почти 600 бывшими генералами и офицерами «трудились» не только сотрудники ГПУ, но и курсанты местной школы милиции, отрабатывавшие на подследственных приёмы рукопашного боя. Как результат – более 95% «признаний», почти 160 вынесенных смертных приговоров. Попал в это число и князь Голицын.
Постановление о расстреле Константина Голицына было вынесено 20 апреля 1931 года. Однако расстреляли его лишь одиннадцатью днями позже вместе с бывшим прапорщиком Левицким и подполковником Белолипским, который в 20-е годы переквалифицировался в актёра и играл первые роли на подмостках киевских театров. Какая судьба постигла супругу Константина Александровича – неизвестно. Офицеров, расстрелянных по делу «Весна», закапывали в братских могилах на Лукьяновском кладбище. Там их останки покоятся и до сих пор.
Трагически сложилась судьба и Георгия Гончаренко. В эмиграции он оказался один. По некоторым данным, его жена и двое детей, оставшихся в Советской России, были репрессированы. А в 1940 году, после того как в Ригу вступила Красная армия, НКВД добралось и до генерала. Обстоятельства его гибели доподлинно неизвестны, тем не менее сохранилась очень красивая легенда.
По преданию, генерал Гончаренко, известный своей журналистской деятельностью и непримиримой позицией по отношению к советской власти, был арестован уже в первые часы после вступления в Латвию Красной армии. При аресте у него нашли двенадцать из четырнадцати книг, не хватало только «Красного хоровода». В НКВД хорошо знали, с кем имеют дело, и в сопровождении охраны генерала послали домой – за двухтомником. Но там, дождавшись, когда охранники выйдут из комнаты в коридор, 63-летний генерал быстро смастерил петлю и набросил себе на шею.
Ещё до прихода в Латвию Красной армии Юрий Галич обещал знакомым, что живым в руки большевиков не дастся. И старый императорский гвардеец выполнил последнее в своей жизни обещание.
Слова и музыка неизвестных авторов
Четвёртые сутки пылают станицы,
Потеет дождями донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!
Мелькают Арбатом знакомые лица,
Шальные цыганки приходят в кабак.
Придвиньте бокалы, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!
Над Доном угрюмым идём эскадроном,
На бой вдохновляет Россия-страна.
Раздайте патроны, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!
Четвёртые сутки пылают станицы,
Потеет дождями донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!
2. Поручик Голицын
Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, седлайте коня.
Мелькают Арбатом знакомые лица,
С аллеи цыганки заходят в кабак.
Подайте бокалы, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
А где-то ведь рядом проносятся тройки.
Увы, не понять нам, в чем наша вина.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, седлайте коня.
А в сумерках кони проносятся к «Яру».
Ну что загрустили, мой юный корнет?
А в комнатах наших сидят комиссары
И девочек наших ведут в кабинет.
Над Доном угрюмым идем эскадроном,
На бой вдохновляет Россия-страна.
Раздайте патроны, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, надеть ордена.
Шедевры русского романса / Ред.-сост. Н. В. Абельмас. — М.: ООО «Издательство АСТ»; Донецк: «Сталкер», 2004. – (Песни для души).
Но учитывая то, что в годы Гражданской во всевозможных белых армиях награждали чем угодно и кого угодно, ситуацию корнета с обилием орденов теоретически представить себе можно.
3. Поручик Голицин
Четвертые сутки пылают станицы,
По Дону гуляет большая война,
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!
А где-то их тройки проносятся к “Яру”,
Луна равнодушная смотрит им вслед.
А в комнатах наших сидят комиссары,
И девочек наших ведут в кабинет.
Мы сумрачным Доном идем эскадроном,
Так благослови нас, Россия-страна!
Корнет Оболенский, раздайте патроны,
Поручик Голицын, надеть ордена!
Ведь завтра под утро на красную сволочь
Развернутой лавой пойдет эскадрон,
Спустилась на Родину черная полночь,
Сверкают лишь звездочки наших погон.
За павших друзей, за поруганный кров наш,
За все комиссарам заплатим сполна,
Поручик Голицын, к атаке готовьтесь,
Корнет Оболенский, седлайте коня!
А воздух Отчизны прозрачный и синий,
Да горькая пыль деревенских дорог,
Они за Россию, и мы за Россию,
Корнет Оболенский, так с кем же наш Бог?
Мелькают Арбатом знакомые лица,
Хмельные цыганки приходят во снах,
За что же мы, дрались поручик Голицын,
И что теперь толку в твоих орденах?
Напрасно невесты нас ждут в Петербурге,
И ночи в собранье, увы, не для нас,
Теперь за спиною окопы и вьюги,
Оставлены нами и Крым, и Кавказ.
А утром, как прежде, забрезжило солнце,
Корабль “Император” застыл, как стрела,
Поручик Голицын, быть может, вернемся,
К чему нам, поручик, чужая страна?
Подрублены корни, разграблены гнезда,
И наших любимых давно уже нет.
Поручик, на Родину мы не вернемся,
Встает над Россией кровавый рассвет.
Неизвестный источник
4. Поручик Голицын
Четвертые сутки пылает станица.
Потеет дождями донская весна.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
А где-то ведь рядом проносятся тройки.
Увы, мы не знаем, в чем наша вина.
Поручик Голицын, так будьте же стойки,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Ах, русское солнце, великое солнце!
Уж не изменить нам курс корабля.
Поручик Голицын, а может, вернемся,
Зачем нам, дружище чужая земля?
Четвертые сутки пылают станицы,
Потеет дождями донская весна.
Всем бросить патроны, уж скоро граница,
А всем офицерам надеть ордена!
С сайта «Русская музыка». Дан как текст из репертуара Жанны Бичевской. Видимо, снято с ошибками с ее фонограммы.
5. Поручик Голицын
Текст в обработке Андрея Афанасенко, г. Таллинн
Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами Донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын.
Корнет Оболенский, налейте вина!
Мелькают Арбата знакомые лица,
Шальная цыганка проносится в снах.
Все будет прекрасно, поручик Голицын,
За все, тот кто должен, заплатит сполна!
А где-то их кони подносятся к «Яру»,
Увы, дан нам свыше нелегкий удел.
А в комнатах наших сидят комиссары
И тех, кто нам дорог, ведут на расстрел.
Над Доном угрюмым идем эскадроном,
Нас благославляет Россия-страна.
Поручик Голицын, раздайте патроны.
Корнет Оболенский, седлайте коня!
А завтра наутро на темную силу
В кровавую битву пойдет эскадрон.
Зловещая полночь накрыла Россию,
Блестают лишь звездочки наших погон.
А воздух Отчизны прозрачный и синий
Да горькая пыль деревенских дорог.
Поручик, уже ль не спасем мы России.
Уже ль не поможет Всевышний нам Бог.
Ах русское солнце, великое солнце!
И не изменить уж нам курс корабля.
Поручик Голицын, а может вернемся?
К чему нам, поручик, чужая земля?
А хищные птицы уж вьются над нами,
Кровавая в небе пылает заря.
Россия, тебя мы навек покидаем,
Поручик Голицын, надеть ордена!
Четвертые сутки пылают станицы,
Прощай же навеки, Донская земля!
Всем бросить патроны, уж скоро граница,
А всем офицерам надеть ордена!
Прислал Андрей Афанасенко 8 апреля 2007, с прим.: «Эта обработка написана мною специально для выступлений перед публикой, где могут быть не приняты выражения про «красную сволочь» или подобные. Также обошел историческую неточность с орденами у корнета».