Режиссер Елена Якович о невероятной жизни Анны Ахматовой
Ахматова их всех пережила.
Фото предоставлено Еленой Якович
Секретная пленка КГБ
— Елена, почему вы решились делать фильм об Ахматовой?
— Я делала фильм про Ольгу Берггольц, и возник сюжет о ее взаимоотношениях с Ахматовой. Для Берггольц Ахматова была очень значимым человеком, и она ее ни разу в жизни не сдала. Вместе со своим мужем, литературоведом Георгием Макогоненко посещала ее после постановления 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград»: когда против Ахматовой развернулась травля, и она вообще не выходила из дома. Берггольц была на похоронах Ахматовой и была потрясена этой потерей. Я обратилась в музей Ахматовой в Фонтанном доме: нет ли у них кадров похорон. Так нашлась чудом сохранившаяся оперативная съемка похорон Ахматовой, сделанная сотрудником КГБ. Известно, что Ахматова скончалась 5 марта, в день смерти Сталина, который всегда отмечала как праздник, и в день смерти Прокофьева, чью фортепьянную пьесу «Наваждение» она слушала в последние дни в больнице по радио и в дневнике написала: «Играл Рихтер. Это — чудо, я до сих пор не могу опомниться. Никакие слова даже отдаленно не могут передать, что это было. «Наваждение» Прокофьева все еще во мне».
Умерла Ахматова в Москве, но ее долго не хоронили. Только 9 марта перевезли гроб в Ленинград. Тем же самолетом прилетели Надежда Яковлевна Мандельштам, Эмма Герштейн, другие друзья Ахматовой. С момента спуска их с трапа и началась оперативная съемка КГБ. В объектив попали крупные планы людей, которых никогда не снимала официальная кинохроника. Бродский, сын Ахматовой — Лев Николаевич Гумилев… Снимали из машины, видно, что это скрытая камера, но съемка качественная. Такие видеоматериалы обычно со временем уничтожались за ненадобностью, но тут даже они поняли историческую ценность, и пленка, уже внесенная в ликвидационный список, чудом уцелела.
Восковые валики с записью голосов Ахматовой и Гумилева из фондов Государственного литературного музея. Фото предоставлено Еленой Якович
Как-то очень меня зацепило. И тут Алла Демидова, которая участвовала в фильме про Берггольц, пригласила на спектакль «Ахматова. Поэма без героя» Кирилла Серебренникова. Он произвел на меня сильное впечатление, и я решила посмотреть, нет ли какой-то круглой даты, и обнаружила, что ей 23 июня 130 лет. Так что с этой пленки похорон и со спектакля Демидовой и Серебренникова для меня и начался этот фильм.
— Однако центром вашего фильма становится Фонтанный дом в Петербурге?
— Это главный дом в жизни Ахматовой. Там она писала «Реквием» и «Поэму без героя». Тридцать пять лет за вычетом эвакуации была связана с этим местом. Тридцать пять лет творчества и бед, многократные аресты сына Левы и мужа Николая Пунина. Впервые для моего фильма согласилась дать интервью внучка Пунина — Анна Каминская. Мы разговаривали несколько часов. Ахматова называла ее внучкой. Рожденная в Фонтанном доме, она росла у нее на руках, жила рядом с ней со своих пяти до двадцати пяти, до последнего вздоха Ахматовой, свидетельницей которого и была. Кроме того, в фильме появляются те, кто знал Ахматову в Питере во времена своей юности, в 60-е: Александр Кушнер, Эра Коробова, Владимир Рецептер, Михаил Мейлах. Я встретилась с дочкой писателя Виктора Шкловского Варварой: она видела Ахматову в Чистополе в 1941-м, когда та ехала в эвакуацию в Ташкент — получается, что раньше всех из ныне живущих. Кроме того, несколько лет назад я успела взять большое интервью у Вячеслава Иванова — очень близкого человека для Ахматовой. Ну, и появляется Бродский, который так много значил в ее жизни. Когда мы с Алексеем Шишовым снимали «Прогулки с Бродским», то он читал стихи Ахматовой «Здесь все меня переживет». Читает и в финале этого фильма. И голос Ахматовой звучит, и дневники ее там. Они опубликованы, но мало кто видел эти замечательные цветные тетрадки.
— Что вас больше всего поразило из бесед с близкими Ахматовой?
— Очень многое. Даже не могла представить, что есть люди, которые помнят такие детали. Например, я держала в руках рисунки, которые Ахматова делала для Анны Каминской, когда та болела скарлатиной. В то время скарлатина требовала обязательной госпитализации, но Ахматова девочку не отдала, назвавшись ее бабушкой. Она пела ей свои детские песенки и рисовала принцесс. Это случилось вскоре после третьего ареста Левы, который произошел на глазах Каминской. Она рассказывает, что Ахматова лежала в беспамятстве, а нквдшники ходили с обыском, стуча сапогами. Но маме Ани — Ирине Пуниной — они сказали: «Вы, пожалуйста, позаботьтесь об Анне Андреевне. Она себя не очень хорошо чувствует».
Анна Ахматова и Ольга Берггольц. Фото предоставлено Еленой Якович
— А это правда, что друзья Ахматовой заучивали наизусть главы поэмы, а потом сжигали?
— Правда, и об этом рассказывает Лидия Чуковская. В Фонтанном доме есть пепельница, единственная вещь там, которая прикручена проволокой, чтобы не унесли, и спички в ней. В этой пепельнице (мы ее показываем в фильме) Ахматова сжигала «Реквием». Было одиннадцать человек, которые заучивали главы поэмы. У Анны Каминской дома хранится еще одна пепельница, меньшего размера. Так вот она говорит, что после 1946 года Анна Андреевна сжигала свой архив в печке: была в доме такая зеленая печка у нее в комнате. Когда же печка не топилась, Ахматова рвала рукописи на мелкие кусочки и сжигала в этой пепельнице, и они с Аней Каминской смотрели как разгорается огонь… Вот такие бытовые детали для меня были абсолютным открытием. Но они все время ложатся на другую внутреннюю жизнь Ахматовой, к которой можно только приблизиться, но никак не понять.
Детям объясняли: «Ахматова — враг литературы»
— Пытались ли вы как-то затронуть тему непростых отношений Ахматовой с сыном?
— Я не пыталась ответить на этот вопрос. Я оставляю сюжет с Левой, которого там очень много и о котором я подробно рассказываю, в тот момент, когда его в третий раз уводят из Фонтанного дома в 1949 году, вскоре после третьего ареста Пунина, и потом возвращаюсь к нему только на похоронах Ахматовой. Я не считала себя вправе вторгаться в эту сферу взаимоотношений. Существует версия, что они оба были сильными личностями и не могли ужиться. У них обоих так трагически сложились жизни, так много они претерпели… Не мне судить об их отношениях.
— Ахматовой ведь приходилось писать стихи, прославляющие Сталина, чтобы сына освободили?
— Да, но она меньше всего в этом замешана, меньше других. Да и потом, у нее сын сидел, ясно, что она была готова на все. Ахматова в отличие от многих поэтов своего времени никогда не строила никаких иллюзий в отношении советской власти. Она абсолютно трезво всегда понимала, что происходит. Есть уникальный альбом, который хранится в РГАЛИ, с автографами, посвященных ей стихов поэтов Серебряного века. Там посвящения Мандельштама, Николая Гумилева, возлюбленного Ахматовой — Анрепа, ее второго мужа Шилейко. В общем, этот альбом превратился в такой мартиролог для нее, да и для нас всех, потому что всех их она пережила и сказала «я не знала, что задумана так надолго».
— Как случилось, что именно Ахматовой было суждено выжить в этой мясорубке?
— Она сама удивлялась. У нее же было много сестер, которые все умерли от туберкулеза в разное время. Ахматова сама болела туберкулезом. Человек необычайно хрупкого здоровья, панически боявшаяся выходить на улицу. Чуковская пишет, что Ахматова не могла перейти Невский проспект, потому что это требовало громадного усилия. Позже она всегда ходила в сопровождении. Почему выжила? Бог так распорядился, судьба. Почему не посадили, не расстреляли? Вопрос не ко мне, а к Сталину.
Были у них какие-то свои очень серьезные взаимоотношения. Я бы сказала, он за ней послеживал всегда. Когда Леву арестовали первый раз с Пуниным в один день, очень рано, в 1935 году, Ахматова поехала в Москву, все писатели ей тогда помогали — и Михаил Булгаков, и его супруга, и Сейфуллина, и Пильняк. Она написала от руки письмо к Сталину и отнесла в Кутафью башню. Пастернак тогда тоже написал Сталину: «Жизнь Ахматовой дорога мне, как моя собственная». На письме Ахматовой резолюция: «т. Ягода. Освободить из-под ареста и Пунина, и Гумилева, и сообщить об исполнении И. Сталин».
— То есть детям объясняли, что Ахматова «полумонахиня-полублудница»?
— Да, представьте! Об этом мне рассказали Кушнер и Коробова, которые в конце 1940-х были школьниками. Вместо того чтобы учить стихи Ахматовой, их заставляли знать, что она «полумонахиня-полублудница». На Кушнера это не действовало, потому что он ранее прочел в том самом журнале «Ленинград» стихи Ахматовой и знал, что она прекрасный поэт. А Эра Коробова говорит, что дети не очень поняли и стали задавать вопросы: «А что с ней такое?» Так им учительница отвечала, что была такая женщина, не очень красивая, пошла в монахини, то есть учителя сами не очень понимали, как это все преподносить.
Фото предоставлено Еленой Якович
Ну а потом, в шестидесятые, Ахматова стала центром притяжения для молодых питерских поэтов, эта замечательная плеяда вокруг нее собралась, как для них это было важно, и для нее тоже.
«Она никуда не ушла»
— Мы говорим в основном о позднем творчестве Ахматовой. Захватываете ли вы в фильме ее ранние годы?
— Мы рассказываем историю Ахматовой, начиная с 1917 года и до конца жизни, потому большая часть фильма проходит в Фонтанном доме. Я рассказываю про Шилейко, про Пунина, про Гаршина, про три, возможно, главных ее романа, которые связаны с Фонтанным домом… Начинаем с первой записи голоса Ахматовой в 1920 году, сделанной в Институте живого слова у основателя отечественной аудиоархивистики Сергея Бернштейна, на валиках, на фонографе. Ее привел Николай Гумилев, который тоже записывался там. Они уже в разводе, но связаны судьбой. Через год Гумилева расстреляют, умирает Блок, заканчивается их Серебряный век, и оттуда я ухожу через «Поэму без героя» в Фонтанный дом.
Фото предоставлено Еленой Якович
Мы записывали интервью с директором Фонтанного дома Ниной Ивановной Поповой в Белом зале Шереметевского дворца и говорили о роли этого места в жизни Ахматовой. И вдруг моя собеседница сказала: «Она никуда не ушла. Вот я совершенно не мистического склада человек, но в белые ночи я чувствую, что в этом зале, в этом саду где-то надо мной какие-то тени, то, что называется словом «вечное присутствие». Конечно, это не просто вечное присутствие Ахматовой в Фонтанном доме, но это ее вечное присутствие с нами, она никуда не ушла, она была всегда, она есть и будет.
«Вы поднимете прекрасное лицо. »
В музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме состоялась наконец первая после долгого перерыва «очная» встреча. Она была приурочена к 55-летию со дня смерти Ахматовой.
Открывая вечер, директор музея Нина Попова сказала: «Ахматова снова нас собрала». И передала микрофон ведущей – Эре Коробовой, которая была близко знакома с Анной Андреевной.
Эра Борисовна с первым своим мужем, Анатолием Найманом, тогда секретарём Ахматовой, много времени проводили с Анной Андреевной. Соломон Волков, живший в ту пору в Ленинграде, привёз к Ахматовой в Комарово музыкантов из филармонии, и они исполняли Шостаковича прямо под соснами.
Потом Эра Коробова говорила о любимых учениках Ахматовой – Бобышеве, Бродском, Наймане, Рейне, ставших после 5 марта 1966 года «ахматовскими сиротами», читала их стихи, посвящённые Анне Андреевне, в том числе стихотворение Бродского «Вы поднимете прекрасное лицо».
Ахматова – «литературная царица», и сейчас о ней вспоминают больше, чем о ком-либо другом.
Во время встречи прозвучали строки Сергея Стратановского о похоронах Ахматовой в Комарове, на которых он присутствовал. Оказывается, Анну Андреевну сначала не хотели, как не прописанную в Сестрорецком районе, хоронить на Комаровском кладбище. Но именно после прощания с ней это кладбище стало знаменитым некрополем, где покоятся самые известные и любимые народом.
Едва сдерживая слёзы, собравшиеся смотрели кадры старой хроники, на которых было видно, как, взяв из застрявшего автобуса гроб, его несли до кладбища на руках. Среди тех, кто нёс, можно было узнать Ефима Эткинда и Леонида Пантелеева. Прощальные слова произнёс Арсений Тарковский.
Вечер завершился рассказом Андрея Арьева о царскосельских истоках творчества Ахматовой и речью Валерия Попова, посвящённой продолжению ахматовских традиций в «Будке Ахматовой». Звучала музыка, которую так любила Ахматова, – Вивальди, Пёрселл, Шостакович. Ахматова снова собрала нас, чтобы приобщить к прекрасному, рождающемуся, увы, из страданий.
Глеб Горбовский
Биография
Поэт Глеб Горбовский относится к поколению, давшему России и миру Николая Рубцова, Иосифа Бродского и Виктора Соснору. Написанную им в середине 20-го столетия «Фонарики ночные» пела вся страна, не подозревая, что у этой воистину народной песни есть автор, живущий в Санкт-Петербурге, который почти до конца жизни писал прекрасные стихи.
Детство и юность
Будущий писатель родился осенью 1931 года в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург) в семье советских учителей, которые уделяли внимание воспитанию сына. Его отец Яков Горбовский воспитывался родителями-старообрядцами, а в 1937-м попал под репрессию и был заключен в колонию на 8 лет. Мать Галина Суханова работала простым преподавателем русского языка и литературы, но имела и творческие корни, поскольку была дочерью Агнии Сухановой — детской писательницы.
Поскольку мужа Галины арестовали, одной воспитывать ребенка женщине было крайне сложно, а потому перед Великой Отечественной войной она отправляет мальчика к родной сестре супруга в Порхов, Псковская область. Она и не предполагала, что вскоре этот населенный пункт захватят немцы, она не будет получать информацию о здоровье сына долгих 4 года, поскольку сама всю блокаду пробудет в Ленинграде. Поэт о тех временах вспоминает, как скитался по детским домам, пока мать его не отыскала.
В ту пору приветствовались рабочие профессии, а потому, забрав Глеба домой, мама устраивает его в ремесленное училище, но там юноша продержался недолго, его отправили отбывать наказание в колонию в городе Марксе на Волге. Однако и там он долго не пробыл, а каким-то чудом сбежал и некоторое время скрывался в лесах, тогда и начали рождаться его первые стихи.
Затем Горбовский отправляется искать мать в Ленинград, но выясняет, что она с отчимом переехала в Новороссийск. Юноша решает поехать к отцу, к тому времени он уже освободился из мест лишения свободы и обосновался в крохотной деревеньке под Кинешмой. Там мужчина устроился в местную школу, рассчитанную на 12 учеников, где был единственным учителем на 4 класса.
Творчество
Первые произведения в биографии Горбовского появляются в годы службы в армии, но многие из тех стихов и песен он позднее сжигал целыми тетрадями, лишь некоторые из них сохранились. Строки «Сижу на нарах, как король на именинах» написаны именно в те годы.
ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ ФЕВРАЛЬСКИЕ СТИХИ Февраль. Холодные стихи. Слова, подтаяв, ждут доводки. Давай серьезно, без хи-хи.
Так и не получив образования, Глеб работал где придется, но одновременно с этим занимался в литературных объединениях. Сначала посещал уроки Давида Дара в ДК Профтехобразования, а затем в Горном институте, учился у Глеба Сергеевича Семенова. Затем молодой человек едет на Сахалин как взрывник в геологическую экспедицию, в ту же пору объезжает весь Дальний Восток, Камчатку и Якутию. Он видел жизнь разных народов, получил новые впечатления и стал писать еще больше.
Впервые стихотворения Горбовского опубликовали в 1955 году, правда, это была волховская районная газета «Сталинская правда». Зато в 1960-м читатели увидели первую книгу Глеба Яковлевича «Поиски тепла». За проделанную работу в литературном мире в 1963-м поэта назначают членом Союза писателей СССР.
Глеб Горбовский, Эра Коробова и Иосиф Бродский.
С 1964 года книги стихов Горбовского стали выходить чаще — раз в год или два. А в 1965-м он впервые опубликовал стихи для детей, это была книга под названием «Кто на чем едет». Вторая детская книжка «Разные истории» вышла только в 1972-м, потом еще было стихотворение «Розовый слон», которое очень полюбилось маленьким ленинградцам.
В родном городе о поэте узнали еще в начале 1950-х годов, хотя в то время он еще не печатался. Стихи, которые не попадали в сборники книг, передавались из рук в руки на переписанных листочках, а песни мужчины звучали буквально в каждом ресторане. Например, всем известные строки «У павильона “Пива-воды”» стоял советский постовой» или слова «Я из пивной иду, я никого не жду».
Неважно то, где работал Горбовский, мужчина ощущал себя поэтом и не прекращал писать, даже в то время, когда трудился слесарем в газовом хозяйстве Ленинграда, соляром на фабрике роялей или на Камчатке помощником вулканолога.
В 1974 году автор стихов пробует писать прозу, и это получается также хорошо. А через 4 года он пишет опереточное либретто «Гори, гори, моя звезда», музыку для которой придумал композитор Станислав Пожлаков. Также взрослые зачитывались его прозами «Свирель на ветру», «Ветка шиповника» и «Вокзал», последней из них была опубликована в 1994 году «Исповедь алкоголика».
Стихи Глеба Яковлевича часто называют музыкой, они не слишком нуждаются в мелодии. Однако композиторы нередко ими вдохновлялись (Александр Колкер, Александр Морозов, Василий Соловьев-Седой и другие).
Знаки на память: Константин Симун
Два скульптора вышли на природу отсматривать натуру для проекта. Один внезапно остановился и, глядя на открывающиеся просторы, воскликнул:
– Какая же красота!
Его спутник в ответ не проронил ни слова и даже как-то насупился. Молча он шагал рядом, как вдруг, наконец, проворчал:
– Красота-то красота, она и без нас красота, но надо же с ней что-то делать.
Константин Симун. Монумент «Разорванное кольцо» на Вагановском спуске Ладожского озера, в начале Дороги Жизни. Памятник в честь подвига защитников блокадного Ленинграда, 1966. (Кадр из слайд-шоу на вечере памяти Константина Симуна):
Вынесенная в эпиграф история – из воспоминаний Льва Сморгона на вечере памяти Константина Симуна.
Один скульптор – Лев Сморгон, другой – Константин Симун.
– До чего же точно реплика Симуна характеризуют его как художника! – заключил Лев Наумович.
Константин Михелевич Симун (1934, Ленинград – 2019, Бостон):
8 сентября 1941 года считается началом блокады Ленинграда…
В ночь на 5 сентября 2019 года в Бостоне скончался скульптор Константин Симун. Автор монумента «Разорванное кольцо», ставшего не только символом Блокады Ленинграда, воли к победе сограждан, но и одним из символов города. Созданный скульптором образ знают практически все, во всяком случае, петербуржцы – в том числе те, кто не знает имени автора. Знаковые образы нашей культуры – не это ли главный, лучший итог созидания.
В петербургском Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме на днях прошёл вечер памяти легендарного скульптора, одного из участников группы «Одиннадцати». Выступали искусствоведы, товарищи по цеху и друзья Константина Симуна. Вечер вела искусствовед Эра Коробова, подробно, со слайдами, рассказывала о творческом пути и событиях жизни художника.
Вот некоторые из выступавших на вечере (слева направо):
Нина Попова, директор Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме.
Эра Коробова, искусствовед, Эрмитаж.
Лев Сморгон, скульптор.
Дмитрий Каминкер, скульптор.
Лев Сморгон вспоминает.
(слева направо):
Анатолий Белкин, художник.
Наталья Козырева, искусствовед, Русский музей.
Исаак Кушнир, автор издательской серии «Авангард на Неве».
Екатерина Андреева, искусствовед, Русский музей.
Арон Зинштейн, художник.
Модель памятника «Дорога жизни» («Разорванное кольцо»). Бронза. 1966:
Как случилось, что в 66-м году внезапно «прошёл» и был осуществлён такой формалистический, авангардный проект-знак? Просто в комиссии не было членов Союза художников. И это не шутка. В самом деле, вместо обычного художественного совета, здесь всё решали партийные и административные начальники Калининского района. Они отвезли на чёрной волге скульпторов Симуна, Калинина и архитектора Филиппова к месту – где во время войны начиналась Дорога жизни.
«Выйдя из машины, я увидел дорогу из розоватого булыжника, уходящую под воду, линию горизонта – серые вода и небо – и параллельную ему полосу унылого берега. В.Филиппов прошёл по дороге, остановился посередине её вблизи озера и сказал уверенно:
– Здесь нужно поставить такое! – показав рукой вертикаль.
Я молчал, но когда сели в машину, я уже знал решение памятника, мгновенно.
В тот же день сделал модель из пенопласта. Показал архитектору – Филиппову понравилось, и он сделал с модели архитектурный чертёж.
Решение Симуна районные начальники приняли».
(Константин Симун. Составитель Елена Симун. Серия «Авангард на Неве», 2009)
Стоит напомнить, что впоследствии проект «Кольца» был дополнен чужими, чуждыми элементами, в том числе «бильярдным шаром», как назвал его Симун. Все внедрения очень огорчили Симуна. Он счёл весь низ памятника испорченным. Остался только верх. Как рассказала на вечере Эра Коробова, Симун спросил у ответственного лица Союза художников, зачем они испортили памятник. Тот ответил, что если бы он был в комиссии, вообще такого проекта бы не было. Так что иди, мол, и радуйся.
Кстати, никаких денег автору сооружение не принесло. Только место в истории.
Прочно заняв это место, Константин Симун продолжал свой собственный путь, преобразовывая увиденную «красоту» – в образ. Любой встречный «готовый объект», в сочетании с другой находкой или со специально изготовленным элементом, в глазах и руках Симуна становился скульптурой, символом. Говорящим. О времени. О судьбе. О нас. О сути.
Поминальный мотив (хлеб и водка).
«Стакан». Кварцевое стекло (цельное), камень. 1986:
«Ленин» («Лампочка Ильича»). («Statue of Liberty»). Бронза. 1995:
«У Симуна искусство достигает своего высшего предела: работа скульптора превосходит область профессиональных занятий, становясь не памятником, статуей, музейным экспонатом, но живым объектом бытия, в котором артикулирован счастливый момент проявления общечеловеческого смысла в незабвенном образе».
(Екатерина Андреева, искусствовед, ведущий научный сотрудник отдела новейших течений Государственного Русского музея)
Эра Коробова рассказывала, как однажды Константин Симун споткнулся на дороге о булыжник – и обрадовался: такие камни теперь поди сыщи! Взял с собой – тут же родилась композиция «со значением». Знаковая, как всегда у Симуна.
«Хлеб. Дорога жизни». Камень, авоська, разделочная доска. 2001:
Художник Арон Зинштейн вспоминал на вечере, как на финисаж его выставки в галерее «Сарай» Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме зашёл Константин Симун… с какой-то штуковиной. Вскоре должна была открыться в «Сарае» и его экспозиция.
– Начало выставке положено! – заявил скульптор. Затем куда-то вышел, но через какое-то время вернулся с новой штуковиной.
– Тут есть одно отличное место, – сообщил он.
– Помойка?
– Точно!
– Может, помочь?
– Было бы здорово!
Вдвоем они притащили в «Сарай» огромный матрас в синюю полоску. На выставке Симуна оный объект был преобразован автором в американский флаг, в котором в левом верхнем углу в качестве звёзд торчали пружины…
Новые реалии, новые символы, вечные слабости…
Вообще многие предметы и материалы, использованные, обыгранные художником однажды – не уходили совсем, а становились его любимыми игровыми элементами, персонажами и харАктерными актёрами. Разомкнутая дуга, прямоугольный булыжник, пластиковые и прочие жбаны.
«Бутылка, сосуд – одно из древних изобретений человечества, и его форма всегда соответствовала своему времени, вбирая в себя его культуру и сохраняя вместе с тем что-то от предшествующей…»
(К.Симун. Серия «Авангард на Неве», 2009)
Мадонна. Пьета. Пластмасса, дерево, 1998.
Константин Симун постоянно участвовал в конкурсных городских проектах. К сожалению, не часто ему везло с «приёмкой» и не многие из них были осуществлены. Какие-то утеряны вовсе. Некоторые стали экспонатами, например, Русского музея. Но кое-что всё же установлено в Америке («Тотем: Америка») и у нас («Бродский приехал» – в саду филологического факультета Санкт-Петербургского университета). И многочисленные надгробия, в которых он проявлял полную свободу творчества.
«Михаил Ломоносов». Проект памятника. 1984 (кадр из слайд-шоу на вечере):
«Шолом Алейхем». Бронза. 1998:
Искусство и жизнь. Глядя на ироническую серию стульев Константина Симуна, где персонажи «компании» располагаются в характерных, тоже практически знаковых, столько раз виденных позах (например, в метро), мне почему-то вспомнился случай, произошедший со знакомой учительницей как-то в прошлом веке. Заходит учительница в вагон метро и привычно, на автомате, выпаливает сидящим:
– Здравствуйте, садитесь!
«Компания». Дерево. 1995:
Мясорубка превращается… в макаронного монстра.
Как заметил на вечере художник Анатолий Белкин, если бы Симун оказался на необитаемом острове, можно не сомневаться, он и там, из прибрежного мусора, соорудил бы скульптуру.
И, полагаю, не просто скульптуру – а знак человеческого пребывания на острове Земля…
Подробный фотоотчёт о вечере памяти Константина Симуна в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме, а также, на другой странице, некоторые работы с петербургских выставок скульптора – ЗДЕСЬ